Лопахин. Я весной посеял маку тысячу десятин, и теперь заработал сорок тысяч чистого. А когда мой мак цвел, что это была за картина! Так вот я, говорю, заработал сорок тысяч и, значит, предлагаю тебе взаймы, потому что могу. Зачем же
нос драть? Я мужик… попросту.
— Чего ты фордыбачишься, дурочка! Тебе дело говорят, а ты
нос дерешь. Точно умнее тебя и на свете-то нет никого. Позвольте, господин, я вам всю эту историю расскажу по порядку, — повернулась она в мою сторону.
— Да так уж, сейчас видно! — отвечал не без самодовольства Елпидифор Мартыныч. — Коли ты выше его, так падам до ног он к тебе, а коли он выше тебя, боже ты мой, как
нос дерет! Знай он, что я генерал и что у меня есть звезда (у Елпидифора Мартыныча, в самом деле, была уж звезда, которую ему выхлопотала его новая начальница, весьма его полюбившая), — так он в дугу бы передо мной согнулся, — словом, поляк!..
— Ни разу не был. У нас тут, кто в Томск съездил, тот уж и
нос дерет, словно весь свет объездил. А вот скоро, пишут в газетах, к нам железную дорогу проведут. Скажите, господин, как же это так? Машина паром действует — это я хорошо понимаю. Ну, а если, положим, ей надо через деревню проходить, ведь она избы сломает и людей подавит!
Лопахин. Ну, прощай, голубчик. Пора ехать. Мы друг перед другом
нос дерем, а жизнь знай себе проходит. Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего. Ну, все равно, циркуляция дела не в этом. Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год… Только ведь не усидит, ленив очень…
Неточные совпадения
— А ты зачем так уж очень плечи-то вверх поднимал? — обратился он к Альнаскарову, переодевавшемуся в Климовского. — Ты бы уж лучше
нос больше кверху
драл, все бы больше фантазера в себе являл!
— Да пошел раз в горы, с камней лыки
драть, вижу, дуб растет, в дупле жареные цыплята пищат. Я влез в дупло, съел цыплят, потолстел, вылезти не могу! Как тут быть? Сбегал домой за топором, обтесал дупло, да и вылез; только тесамши-то, видно, щепками глаза засорил; с тех пор ничего не вижу: иной раз щи хлебаю, ложку в ухо сую; чешется
нос, а я скребу спину!
Это до такой степени правда, что те, которые поумнее, сунут
нос, да и
драло.
— Припер пожрать? — встречал он Фому, поводя своим острым
носом. — Давай, а то я ушел из дому без ничего… Проспал, черт е
дери, — до двух часов ночи все учился… Ты задачи сделал?
Боркин. Уф, утомился… Кажется, со всеми здоровался. Ну, что новенького, господа? Нет ли чего-нибудь такого особенного, в
нос шибающего? (Живо Зинаиде Саввишне.) Ах, послушайте, мамаша… Еду сейчас к вам… (Гавриле.) Дай-ка мне, Гаврюша, чаю, только без кружовенного варенья! (Зинаиде Саввишне.) Еду сейчас к вам, а на реке у вас мужики с лозняка кору
дерут. Отчего вы лозняк на откуп не отдадите?
Вот Ларион дубеченский тоже богатый, а небось лубки в вашем лесу
дерет не хуже бедного; и сам ругатель, и дети ругатели, а как выпьет лишнее, чкнется
носом в лужу и спит.
Няня. Нельзя же, матушка. Как будто украдучи дочь отдаете. Ведь не нами началось, не нами и окончится. Свадьба дело не шуточное. Небось не хуже его ваши-то родные. Что нос-то уж он больно
дерет! Что он, князь, что ли, какой? Не бог знает какого лица.
— А эти лунные ночи, черт бы их
драл! — продолжал Воскресенский, оживляясь от давнишних мыслей, которые он до сих пор думал в одиночку. — Одно мученье. Море лоснится, камни лоснятся, деревья лоснятся. Олеография! Цикады дурацкие орут, от луны никуда не спрячешься. Противно, беспокойно как-то, точно тебя щекочут в
носу соломинкой.
— Так, суета, честолюбие одно, — подтвердил Гаврилов философски. Думаешь, хорошо: станешь ты по этой причине форсить,
нос кверху
драть? Нет, брат, хорошего тут мало…
Комар прилетел ко льву и говорит: «Ты думаешь, в тебе силы больше моего? Как бы не так! Какая в тебе сила? Что царапаешь когтями и грызешь зубами, это и бабы так-то с мужиками дерутся. Я сильнее тебя; хочешь, выходи на войну!» И комар затрубил и стал кусать льва в голые щеки и в
нос. Лев стал бить себя по лицу лапами и
драть когтями; изодрал себе в кровь все лицо и из сил выбился.